![Абрам Миль, 2011 год.]( "Абрам Миль, 2011 год.")
«Необычная жизнь необычной семьи в Павлодаре 30-х годов» - так можно охарактеризовать воспоминания Абрама Миля о детстве, проведённом в нашем городе, изложенные в его книге «Люди и судьбы». Эта книга вышла в Москве в 2010 году небольшим тиражом, поэтому широкому кругу читателей малоизвестна. Вторая часть этого издания, целиком посвящённая довоенному Павлодару, открывает нам совсем иной взгляд на историю нашего города – взгляд ребёнка из интеллигентной ленинградской семьи, не жалующей советскую власть. Автор вводит нас в некую параллельную реальность, существовавшую в нашем городе, знакомит с людьми, чьи имена долгие годы находились под запретом.
Уникум
Абрам Вениаминович Миль. Сегодня многие павлодарцы услышат это имя впервые. В двух словах об этой многогранной личности не расскажешь. Родился Миль в 1922 году в Иркутске. Более 40 лет проработал инженером-конструктором в авиационной промышленности. В опытно-конструкторском бюро своего знаменитого дяди Михаила Леонтьевича Миля, создателя первых серийных вертолётов «Ми». Абрам Вениаминович был заядлым театралом. Он стоял у истоков создания театра-студии «Современник», входил в «зрительский актив», был на короткой ноге с известными актёрами и режиссёрами. Вместе с ними отметил 50-летие театра и общей дружбы.
С 80-х годов писал в газеты и журналы рецензии на премьеры Московского областного ТЮЗа, на многие кинофильмы, спектакли и концерты. В 1994 году стал одним из инициаторов создания «Клуба друзей Булата Окуджавы» при Литературном музее, а после смерти барда вместе с единомышленниками открыл дом-музей Окуджавы в Переделкино. Абрам Вениаминович много занимался живописью. В 2000 году у него прошла персональная выставка, на которой он представил сто живописных и графических работ. Как говорят знатоки, его зарисовки старой Москвы сегодня просто бесценны.
![Павлодар. Двор моего детства. (Акварель А. Миля)]( "Павлодар. Двор моего детства. (Акварель А. Миля)")
Выйдя на пенсию, Абрам Миль начал писать мемуары. В 2007 году вышла его книга «На дорогах жизни» о встречах с деятелями отечественной авиации и культуры. В 2010 году увидела свет книга «Люди и судьбы» с воспоминаниями о детстве и юности, которые пришлись на 30-40-е годы. Также небольшими тиражами вышли его сборники «Статьи и рецензии разных лет», «Записки московского театрала», «Мозаика», «Продолжение следует…».
Абрам Миль прожил 91 год. По словам его друзей, написавших ему эпитафию в сетевом журнале «Мир-информ», не смотря на возраст, он всегда был подтянут, элегантен и галантен в обращении. Шёл в ногу со временем – был «на ты» с компьютером, интернетом, мобильником и прочими гаджетами. Знал несколько иностранных языков, превосходно играл на фортепиано. Про него говорили: «профессиональный любитель музыки».
Миль – это Крамер по-русски
В книге «Люди и судьбы» автор рассказывает историю своей фамилии: «В давние времена в России существовал незаконный обычай, суть которого состояла в том, что еврей-купец, чей сын должен был служить в армии, мог сдать в солдаты другого подростка еврейской национальности. Для этого буквально воровали молодых людей. Назывались они кантонистами. Так случилось и с моим прадедом Самуилом Крамером. В дом, где праздновали еврейскую пасху, ворвались люди, схватили его и отвели в «присутствие», чтобы сдать в солдаты на двадцатипятилетнюю царскую службу. Русского языка он практически не знал, и там не нашлось никого, кто мог бы перевести ему вопросы и понять его ответы. Он называл лишь своё имя и кричал, что он с мельницы, повторяя одно и то же слово: Mühle… Mühle… В бумаге так и написали: Самойла Миль».
После войны с турками Самуил Миль получил Георгиевский крест и право селиться где угодно (у евреев в те времена была черта оседлости). Он выбрал Иркутск и стал основателем династии Милей в Сибири. Отец Абрама Миля – Вениамин был акушером-гинекологом, высшее образование получил в Италии и Швейцарии, но свою жизнь связывал с Россией. Из воспоминаний Абрама Миля:
«Отец с детства остро ощущал свою принадлежность к русской культуре, чутко воспринимал щемящую прелесть русской природы, очарование музыки, живописи, литературы – всего, что составляет подлинную национальную суть России. Он мог часами любоваться какой-нибудь церквушкой, стоящей на косогоре над рекой, в его глазах стояли слезы умиления, когда он слушал квартет Бородина, Первую симфонию Калинникова, Шестую и Первую симфонии Чайковского. Вся его сознательная жизнь, когда он уже был врачом, была посвящена людям, служению им. В основе всей его деятельности лежала идеология русского земства, подлинные никогда не афишируемые гуманизм, милосердие и бескорыстие».
![Семья Милей перед отъездом в Павлодар. Ленинград, 1928 г.]( "Семья Милей перед отъездом в Павлодар. Ленинград, 1928 г.")
После революции семья Милей (отец, мать, няня Анисья и маленький Абрам) поселилась в Ленинграде на Моховой улице в двух огромных смежных комнатах коммунальной квартиры, в которой раньше жил министр императорского двора граф Фредерикс. В коммунальной квартире, насчитывавшей около двадцати комнат, в то время еще оставалось несколько графских слуг. И глава семьи скупил у них мебель, оставшуюся от прежних хозяев.
Весной 1925 года у мамы Абрама Миля обострился туберкулез легких. Эта болезнь стала развиваться и у мальчика. Материальное положение семьи значительно ухудшилось. Отец серьезно задумался об отъезде из Ленинграда. Весной 1929 года он начал писать в разные провинциальные города, предлагая свои услуги врача. В конце концов, договорился о трехгодичном контракте с Райздравотделом Павлодара. Отец полагал, что сухой климат наших мест и дешевая жизнь помогут укрепить здоровье жены и сына, и, что самое главное, наконец-то осуществится его мечта о самостоятельной врачебной практике.
Переезд в 19 век
«Фантасты придумали «машину времени», которая уносит их в будущее. Для меня поезд, отошедший от перрона Ленинградского вокзала на восток, оказался машиной времени, которая унесла меня в прошлое. Из уклада динамичной жизни третьего десятилетия XX века большого европейского города, каким всегда являлся Ленинград, я был перенесен в сонный мир конца XIX – начала XX века на окраине России, а точнее – в далекой азиатской колонии, каким был в те времена северо-восточный Казахстан», - писал Абрам Миль.
Он указывает, что главным отличием Павлодара от Ленинграда была не техническая отсталость, а образ жизни и строй мышления людей, круг их интересов. Только став взрослее, Абрам Вениаминович сопоставил жизнь русской провинции 19 века с тем, что ему довелось увидеть в Павлодаре в 1929 году:
- «Машина времени» совершила чудо: я получил возможность прожить не один год в прошлом веке, ощутить его аромат, прелесть неспешного хода времени и, благодаря этому, получить воспитание и домашнее образование более характерное для детей прошлых поколений. Это во многом определило формирование моей личности и, естественно, наложило отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь».
![Абрам Миль с сенбернаром Марсом. Павлодар. 1932г. Предположительно фото Д.Багаева]( "Абрам Миль с сенбернаром Марсом. Павлодар. 1932г. Предположительно фото Д.Багаева")
Писатель делится первыми впечатлениями от Павлодара, увиденного жарким летом 1929 года. От железнодорожной станции, находившейся в степи, несколько километров до города пришлось идти пешком. Ему было непонятно – куда же это они приехали?
«Павлодар в те годы представлял собой поселение на сорок тысяч жителей, протянувшееся вдоль высокого берега Иртыша. Прямые улицы были застроены деревянными домишками. Лишь вдоль двух-трех центральных улиц стояли двухэтажные каменные строения, да имелись тротуары. Проезжая часть всех улиц, включая центральные, не была замощена, люди и лошади брели по ним, увязая по щиколотку в мелком сыпучем песке. При малейшем дуновении ветра песок летел, забивая глаза, рот, уши, попадая под одежду, в обувь. А если ветер усиливался, то песок еще и больно сёк кожу лица и рук. Ветры в Павлодаре дули, практически, постоянно».
Миль пишет, что население Павлодара, в основном, составляли русские, большей частью - семипалатинское казачество. Было десятка три семей местной «разночинной» интеллигенции: врачи, учителя, бухгалтеры, несколько инженеров. В городе жило небольшое количество украинцев, татар и казахов. Казахи жили на границе города и степи в саманных мазанках. Пастухи гоняли скот на водопой к Иртышу, и табуны коров, баранов, лошадей и верблюдов, поднимая тучи песка и пыли, пересекали весь город.
Многие годы Абрам Вениаминович не мог понять, почему во многих знакомых семьях ещё не старые крепкие мужчины с хорошей выправкой нигде не работают, а хозяйничают по дому, в то время как их жены работают в школах, больницах и других учреждениях. Позже ситуация прояснилась:
«Это были бывшие офицеры, частью из местного населения, частью специально забравшиеся в глухой забытый Богом уголок, чтобы не мозолить глаза властям, врасти в новую жизнь, адаптироваться к ней. Многим из них суждено было сгинуть в тридцать седьмом году. О русском офицерстве вспомнили позднее – в критические месяцы фашистского нашествия, когда стало ясно, что народ не поднять на защиту страны одними лозунгами, призывавшими защищать такие «завоевания», как террор ЧК, коллективизацию, ежовщину, концлагери и ссылки. Это была гениальная мысль: возродить русскую армию в её первозданной форме – с погонами, офицерским корпусом, который бы принял эстафету национального достоинства, умения высоко нести честь русского оружия, побеждать или умирать за Россию с высоко поднятой головой у тех самых «золотопогонников», которых ещё недавно безжалостно истребляли. Потом, после войны, подлинных офицеров и тех, кто продолжил их традиции, извели под корень».
Павлодарский быт
В Павлодаре семье Милей выделили просторный каменный дом по ул. Луначарского, 5. Сейчас это пустующее здание находится на территории Городской больницы №2. Из Ленинграда к ним приехала няня с двумя дочками, а затем и дедушка Вова. В первый год жизни в Павлодаре освещение было керосиновым. Потом было проведено электричество, появился даже телефон.
![Дом на улице Луначарского 5, в котором жила семья Милей в Павлодаре в 30-е годы.]( "Дом на улице Луначарского 5, в котором жила семья Милей в Павлодаре в 30-е годы.")
По словам Абрама Миля, в 30-е годы в Павлодаре жизнь могла быть сносной лишь в том случае, если семья вела почти натуральное хозяйство. Поэтому, переселенцы купили корову за 40 рублей, а затем и вторую, обзавелись курами, а к зиме каждый год откармливали поросёнка. Кладовые и погреб позволяли делать запасы муки, овощей, солений, замороженного мяса (порой по полтуши). Первые годы хлеб пекли дома в большой русской печи, стоявшей в центре кухни. Абрам Вениаминович вспоминает:
«На рынке, куда стала ходить мама за продуктами, её ошеломила дешевизна и невозможность купить небольшое количество пищи, необходимое для еды троих не избалованных изобилием людей. Мясо, стоившее 35-40 копеек за килограмм, здесь брали кусками туши или, по крайней мере, несколько килограммов. Запасать продукты в эту адскую жару было немыслимо и абсолютно бессмысленно. Во всяком случае, я помню, что хозяйская собачонка очень быстро разжирела на маминых «остатках». Купив продукты, мама обычно выбирала небольшой спелый арбуз и вручала его мне, чтобы я нёс его домой. Идти нужно было минут двадцать. Я брёл, утопая в песке и обливаясь потом, и почти всякий раз, уже у самого дома арбуз выскальзывал из моих ослабевших рук и с треском раскалывался, заливая соком песок. Мы оставались без «третьего», меня бранили, а на следующий день всё начиналось сначала».
![Дом по ул. Луначарского, 5 в 2015 году]( "Дом по ул. Луначарского, 5 в 2015 году")
Так текла тихая, провинциальная жизнь. Отец вставал в 4-5 часов утра и уходил в кабинет, читал книги и свежие медицинские журналы. Затем он завтракал и уезжал в роддом. Появлялся он в 2-3 часа к обеду, после которого час спал, а затем снова уезжал в роддом. В определенные дни недели он после дневного сна вёл приём больных на дому. Освобождался он, если не было тяжёлых больных и экстренных операций, только к 7-8 часам вечера. В Павлодаре его прозвали «бабий бог». Няня и мама хлопотали по хозяйству, нянины дочки учились (Нюша в школе, Паня в медучилище). Дедушка, если что-нибудь не мастерил, то сидел в столовой за большим обеденным столом и раскладывал нескончаемые пасьянсы. При этом он напевал или насвистывал арии из классических опер и оперетт Штрауса, Легара, Оффенбаха и Кальмана.
Остров спасения
По состоянию здоровья Абрам Миль до пятого класса занимался дома. Отец нанимал ему репетиторов (отсюда аналогии с домашним образованием 19 века). Вот как об этом пишет автор:
«С появлением моего первого учителя по фамилии Бартоломей в обиход нашего дома вошло новое для меня слово «ссыльный». Уже в те годы Павлодар был местом, куда по этапу шёл непрерывный поток людей: бывшие буржуи и «спецы», интеллигенция и духовенство, «вредители» и «раскулаченные», эсеры и троцкисты, служащие и рабочие – вчерашние большевики, заподозренные в принадлежности к различным «блокам» и т.д. и т.п. Уже к концу нашего пребывания в Павлодаре в 1939 году город был наводнён жителями Польши, Западной Украины и Западной Белоруссии, которым СССР «протянул руку помощи».
Здесь нужно отметить, что Абрам Миль относил себя к достаточно немногочисленной категории людей, которые умудрились вырасти в атмосфере неприятия советской власти, в семье, где не таясь от ребенка, давались нелицеприятные оценки событиям и людям, делились воспоминаниями о «мирном времени», т.е. о жизни до захвата власти большевиками в 1917 году. Атмосфера, царившая в их семье, где существовала своя шкала ценностей, позволяла ему очень рано трезво оценивать события, происходившие в стране и не находиться в плену иллюзий и мифов. К слову, ссыльного учителя Бартоломея вместе с больной женой и маленьким ребёнком вскоре сослали в ещё более глухие дебри. Дальнейшая его судьба не известна.
По словам писателя, его отец сделал свой дом буквально прибежищем, островом спасения для многих ссыльных. Таким образом, десять лет жизни в Павлодаре были связаны со многими яркими личностями. Среди них, в первую очередь, были коллеги отца – местные врачи, для которых братство, взаимопомощь, профессиональная этика были не абстракцией, а самой жизнью.
Братство врачей
«Одним из старейших врачей в Павлодаре был Иван Павлович Тимирязев, работавший там ещё до переворота 1917 года. Небольшого роста, быстрый в движениях, с бородкой клинышком, в очках с металлической оправой – он перекатывался как колобок, держа в одной руке трость, а в другой – неизменный «докторский» саквояж. Это была весьма своеобразная личность – собирательный чеховский тип. В нём сочетались Ионыч, и Чебутыкин, и многие другие персонажи Антона Павловича. Вообще надо сказать, что павлодарская интеллигенция того времени и врачи, в частности, их быт, психология – всё это было «по Чехову», да и действие «разыгрывалось» в декорациях той же эпохи».
![Отец Абрама Миля в роддоме на обходе. Павлодар, 30-е.]( "Отец Абрама Миля в роддоме на обходе. Павлодар, 30-е.")
В 30-х годах началась коллективизация. Народ, не успевший поправиться после революции, войн, разрухи, голода, ждало очередное испытание:
«Крестьянина, который пошёл в революцию ради земли, ради возможности растить на ней хлеб, объявили «кулаком» и принялись истреблять под корень. Каждого настоящего хозяина, способного создать на своём участке земли крепкое рентабельное хозяйство, ликвидировали «как класс» с неотвратимостью и жестокостью, на которую способны лишь тупой фанатизм, мракобесие и вандализм варвара. Это была чудовищная акция, ставшая трагедией народа-хлебороба».
Коллективизация трагедией обернулась и для скотоводов:
«Когда кочевым народам, населявшим азиатские области государства, и, в частности, казахам было предписано переходить к оседлому существованию, как к первому шагу на пути к коллективизации, это было равносильно катаклизму. Разрушалось не только хозяйство, нарушались вековые связи с Природой, уничтожалось сбалансированное равновесие между природными условиями и образом жизни народа. И это делало, прежде всего, невозможным сохранить средства и формы для существования данного народа вообще. С одной стороны – пресечение кочевого образа жизни лишило скот естественного подножного корма. С другой стороны - искусственные ограничения поголовья скота разрушили баланс жизненных ресурсов практически каждой группы людей в самом широком аспекте. Результат не замедлил сказаться. Начался падёж скота и, как следствие, голод. Вымирали целые аулы. К зиме на улицах города появились трупы. Люди гибли от голода и мороза. Трупы свозили в полуразрушенный собор на базарной площади и складывали штабелями, не успевая хоронить. И. как бывало уже не раз, вслед за голодом пожаловала эпидемия. Начался сыпняк».
![Здание бывшего роддома, где работал отец Абрама Миля. Перекрёсток Ленина-Естая]( "Здание бывшего роддома, где работал отец Абрама Миля. Перекрёсток Ленина-Естая")
Сыпной тиф не щадил ни кого. В том числе, местных врачей, которые самоотверженно бросились спасать людей от мора. Первым ушёл из жизни молодой врач Соломин. Среди друзей семьи первая заболела тифом в декабре 1931 года Валентина Яковлевна Иоркина. Она казалась безнадёжной. Но, друзья-врачи, установив дежурство, буквально вытащили её с того света. Однако Иоркина из-за болезни потеряла подвижность и речь. Муж Даниила Никитич самоотверженно выхаживал её. Эта общая борьба за жизнь человека произвела на Абрама Вениаминовича неизгладимое впечатление:
«Я на всю жизнь запомнил, что такое настоящее товарищество, любовь и преданность, гуманизм врача и самоотверженность близкого человека».
Желанный гость
Одним из частых гостей в доме Милей был пожилой казах по имени Мекеш:
«Был он невысок, с маленькими изящными руками азиата, с седой реденькой бородкой и опущенными вниз усами. Всегда улыбчивый и приветливый, он здоровался за руку с каждым из домочадцев, сжимая двумя руками руку собеседника и находя для каждого доброе слово. «Аман, байбиче!», – говорил он матери. «Аман, дыргыр!», – приветствовал он отца. Дедушке он говорил: «Аман, ак-сакал!». А меня он успевал ещё погладить по голове, приговаривая: «Аман, аман, кишкене бала, джаксы бала!». Я отвечал ему нежной привязанностью. И недаром моё мальчишечье сердце сжималось от сладкого ожидания: после обстоятельного чаепития и разговоров «за жизнь» (говорил Мекеш по-русски довольно сносно и был кладезем народной мудрости и светлого ума), он вставал из-за стола и хитро глядя на меня лучистыми щёлочками глаз, говорил: «Ну, кишкене, айда!». Мы выходили во двор, он отвязывал от кормушки под навесом свою лошадку и сажал меня в седло. Сначала он водил её шагом по двору, я сиял, вцепившись обеими руками в высокую деревянную луку седла, замирая от восторга и немножко от страха. А спустя некоторое время Мекеш уже учил меня сидеть правильно в седле, отпускал лошадь, которая переходила на рысь и. мало-помалу, я осваивал искусство верховой езды».
В пятницу (20.03.15) читайте о главном учителе и наставнике Абрама Миля – ссыльном моряке и путешественнике Павле Гельмерсене, о немецком художнике-коммунисте Вилли Штигеле, бежавшем из гитлеровской Германии и угодившем в сталинские лагеря, а так же о нравах и развлечениях павлодарской интеллигенции 30-х годов.
Спасибо павлодарскому историку-краеведу Эрнесту Дмитриевичу Соколкину за тему для данной статьи.
Фёдор КОВАЛЁВ, фото автора и из книги «Люди и судьбы».
Мне кажется она очень рада своему образу здесь=)
