Однажды зимой, когда мы с Волком шли по заячьему следу, в лесу раздался тихий жалобный плач. Где-то далеко плакал потерявшийся волчонок. Я встрепенулась, и сердце тут же забилась чаще. И, позабыв о зайце и голодном желудке и о том, что с осени у нас в стае не водилось волчат, я понеслась по глубокому снегу, легкая и быстрая, как птица.
Мой Волк помчался следом и, когда я нашла в корнях высокого дуба плачущий сверток, уже был у меня за спиной. Я предостерегающе зарычала, запрещая приближаться, и разворошила носом грязную ткань. Меня насторожил ее запах, как и запах волчонка.
Он оказался совсем голым и родился неправильным: ни ушей, ни шерсти, ни хвоста и вдобавок огромная нелепая голова. Но почему-то при виде этого уродца все внутри меня натянулось, как оленья жила, и заныло сердце. Я ткнула носом еще теплое тельце, и детеныш тут же заворочался, затрепыхался, словно еще неоперившийся птенец, выпавший из гнезда. Он был таким же неуклюжим и нелепым, и тогда я подумала— может быть, позже он обрастет шерстью и окрепнет достаточно, чтобы перевернуться на живот, а не беспомощно барахтаться на спине.
Я попыталась подобрать волчонка зубами, но кожица на загривке была слишком нежной, и он тут же тихонько затявкал от боли. Я заскулила, завертелась вокруг, не зная, как к нему подступиться. Попыталась снова, и тогда детеныш пронзительно закричал, и в пасти я вдруг почувствовала солоноватый вкус крови.
Отпрыгнула в страхе, облизала губы, содрогнулась. Мои зубы были слишком острыми для такого нежного существа. И откуда он только взялся?
Я зарычала на Волка, когда он скользнул ближе, и тут же он послушно отступил назад, не сводя взгляда с детеныша. Мой Волк был еще молодым и не умел терпеть, как взрослые самцы, — я видела, как дрожат его бока в возбуждении, как двигается нос, пытаясь распознать кислый острый запах. Но пока я не подпускала его ближе.
Я чувствовала ответственность перед этим существом — так, словно вся моя жизнь зависела от него. Никогда я не ощущала ничего подобного, даже несмотря на то, что выходила не одно потомство Матери-волчицы — все ее детеныши были маленькими братьями и сестрами для меня, но теперь, теперь я вдруг почувствовала, каково это — иметь своего собственного детеныша. И одна и та же мысль проносилась в сознании.
Откуда бы ни появился этот волчонок, я его не брошу.
Наблюдая за тем, как беспомощно он двигает слабыми лапками, я чувствовала, как что-то просыпается глубоко внутри меня. А когда заглянула в его большие синие глаза, то увидела в них чье-то отражение...
И вдруг вспомнила, зачем у меня такие длинные тонкие лапы. Бережно я подхватила детеныша с земли и прижала его к сердцу, склонив голову и уткнувшись носом в его лицо. Он тут же оживился, схватил меня коготками за правую грудь, а губами поймал левую. И тогда я была счастлива, чувствуя, как он оживает в моих руках, как покусывает зубами сосок, готовый бороться за свою жизнь.
Волк приблизился. Я обнажила зубы, но разрешила ему подойти и ознакомиться с волчонком. Он аккуратно обнюхал его, а затем облизал большую уродливую голову. А после убежал прочь, все еще помня про заячий след, в то время как я уже забыла обо всем.
Мой детеныш умер через три ночи. Он слабел у меня на глазах и беспрестанно плакал — а все потому что я могла дать ему и любовь, и тепло, и заботу, но самое необходимое, то, в чем он нуждался больше всего — еду — дать не могла. Он отказывался есть мясо, которое принес Мой Волк, он не принимал даже кашицу, которую Волк срыгивал на снег, заботливо, как настоящий отец.
Чем больше времени я проводила со своим волчонком, тем больше вспоминала. О том, за что ненавижу людей. О том, почему моя стая обходит их стороной. Об их жестокости и предательствах.
Я вспоминала себя на снегу, жуткий холод, высокие сугробы. Женщину, которая что-то говорила мне. Сейчас я уже не пойму смысл ее слов, но я до сих пор помню, какое чувство они вселили в мое сердце. Надежду. Что женщина вернется и заберет меня домой.
Но она так и не пришла. Наступили страх, отчаянье, холод. Надежда испарилась, унесенная ледяным северным ветром. Я умирала, лежа на снегу и тихо плача. Пока меня не нашла моя настоящая мать. Мать-волчица. Она взяла меня за волосы и потащила через сугробы в свое логово. Накормила вкусным волчьим молоком, разорвала мою одежду и обогрела своим горячим телом, стерев чужие запахи с моей кожи. Вначале я была одна, а потом нас было пятеро. Затем шестеро. Потом снова пятеро.
Спустившись к воде, я впервые за долгие годы посмотрела на свое отражение. Впервые увидела его, прямо там, на поверхности реки.
Острая худая морда, но не такая длинная, как у волка. Густая черная шерсть, спутанная и непослушная — словно на голове птицы свили у меня гнездо из лесных колючек и веток. Длинные тонкие лапы, выпирающие ребра. И висящие, как у кормящей волчицы, груди, лишенные молока.
Я проклинала свое тело за то, что оно не ответило на крики плачущего волчонка. Я знала, что молоко приходит только весной, когда начинает таять снег и в логове появляются детеныши, но этот детеныш был там, на моих руках, появившийся из ниоткуда зимой, и я готова была отдать ему все, но вместо этого вынуждена была смотреть, как он умирает.
С тех пор я была сама не своя. Смотря в глаза, застывшие на воде, я видела его глаза, умоляющие меня, просящие.
Мне нужен был этот детеныш...
Именно поэтому я сидела в высокой траве, растущей на берегу, и наблюдала за детьми, играющими в реке, пока их мать полоскала белье выше по течению. Когда мальчики убежали за деревья, и девочка осталась одна, я выступила из зарослей и посмотрела на нее.
Девочка подняла голову, и тут же ее глубокие зеленые глаза наполнились ужасом. Она закричала и отшатнулась. Я испуганно отпрыгнула назад, замерла, с неверием смотря на нее. Но девочка продолжила кричать, и тогда я вынуждена была бежать.
Бежать далеко в лесную чащу, там, где люди не смогли бы найти меня. Там я плакала, и Волк стирал мои слезы и прикусывал уши, напоминая о себе. Но с тех пор, как я нашла своего детеныша и сразу же потеряла его, я потеряла саму себя. Я больше не могла жить так, как раньше, — в том мире, где люди всегда были врагами, олени — добычей, Отец-Волк — главой, и по-другому быть никак не могло. Теперь меня тянуло к людям, даже несмотря на то, что рычание Волка напоминало: «Не приближайся к ним. Они убьют».
И даже его присутствие теперь не могло подарить успокоения.
Оно пришло в тяжелую зиму, вместе с голодом и первым ребенком, которого люди оставили умирать в лесу. Как когда-то меня.
Я нашла своего детеныша, когда тот пробирался через сугробы на двух задних лапах, неуклюже, словно новорожденный олененок, и что-то призывно кричал. Звук, который срывался с его дрожащих губ, вызывал в сознании теплые воспоминания: нежный голос и мягкие руки, но все равно оставался незнакомым.
Я наблюдала издалека, все еще боясь, что он не примет меня. Как та девочка у реки. Но долго оставаться в тени я не могла.
Когда мальчик начал спотыкаться, теряя последние силы, я не выдержала и показалась перед ним, встав на задние лапы. Он застыл, подняв на меня красивые синие глаза — как у моего первого волчонка. И все внутри меня тут же задрожало, затрепетало, как распушившиеся перья на ветру. Я аккуратно подступила ближе, потупив взгляд, и, когда оказалась прямо перед ним, детеныш отчаянно вцепился в мои руки, прильнул к груди и крепко обнял. Я обхватила его в ответ, прижимая к своему телу, которое не боялось ни холода, ни острых волчьих зубов. И, смотря вниз на его черную шерсть и длинные цепкие лапки, и такую аккуратную маленькую голову, я не могла не думать о том, что вот он мой детеныш, оперился и вернулся ко мне, целый и невредимый.
Чувствуя, как дрожит нежное хрупкое тельце, я отвела его в мое логово. Разорвала его человечью одежду, как это сделала со мной Мать-Волчица, вылизала горячим языком, сжала в крепких объятиях. Вскоре нас нашел Мой Волк.
Детеныш испугался, когда увидел его, но Волк боялся не меньше. Я успокоила их обоих и позволила Волку приблизиться. Вновь, как и в прошлый раз, он обнюхал и облизал детеныша, взъерошив густую шерсть на затылке. Унес человечьи лохмотья, чтобы избавиться от запаха чужаков, а затем отправился на охоту. Ведь прекрасно понимал, что теперь ему придется охотиться за двоих.
Я не показывала своего детеныша стае еще очень долго — он был еще слишком хрупким и беззащитным и потому я скрывала его в своем логове у старого поваленного дерева. Но, когда у Матери-Волчицы появились волчата, я привела его к ней, зная, что хочу, чтобы он был таким же сильным и крепким, как я.
Ластясь и прижимаясь к земле, я поприветствовала Мать-Волчицу, как было положено, и аккуратно приблизилась. Вначале она скалила зубы, но затем позволила посмотреть на новое потомство. Помня, как добро ее сердце, я привела своего детеныша и приказала ему пить молоко вместе с остальными. Вначале он боялся и упирался, но вскоре молоко пришлось ему по вкусу, и вот он уже сопел и чмокал рядом с остальными.
Так он стал волком — таким же, как и я. Научился слышать звуки и ловить запахи, о существовании которых никогда не знал. Видеть в темноте, бегать быстрее ветра, понимать других волков. И любить холод, который больше никогда бы не причинил ему боли.
А в обмен — мой детеныш научил меня этому прекрасному человечьему слову, которого не знали волки.
«Мама».
Можно вечно смотреть на воду, но так ничего и не увидеть…
Ему всё интересно, он промочил насквозь ноги, залез под каждый камень - это его моменты и он их ловит! Если немного рассказать про Рому, то интересно фотографировать ему далеко не всё, но если он в голове поймал идею, преград для него нет… ВООБЩЕ НИКАКИХ НЕТ!))
