Джаз делал необъяснимое – он заставлял Дулата думать. Работа редактора подразумевала собой мыслительные процессы, но чаще всё настолько рутинно, что думать не нужно вообще.
За окном не шел снег. Странно. Вроде январь в самом разгаре. «В самом расхолоде,» - подумал Дулат. Мороз стоял уже вторую неделю, с тех пор, как Дарига уехала на учебу, в другой город Казахстана, находившийся за 516 километров от Павлодара.
- Как же я буду здесь, без твоего тепла?.. Без вторников, которые так много для меня значат?
- Не драматизируй. Всего-то три месяца. И… Дулат, сосредоточься на своей работе. Тебе нужно многое закончить, если ты еще не передумал…
Дарига неуклюже обняла его. Мешали куртки. Вокзал всю жизнь значил для Дулата нечто новое, хорошее, доброе, но в эту самую минуту его любимая женщина уезжала за полтысячи километров, почти что расстояние от Лондона до Парижа, и вокзал перестал быть героем, быть целью, быть барьером между старой и новой жизнью.
Джаз все играл, и Дулат все думал. Вспоминал вокзальную сцену. Дулат уже перестал спрашивать себя, свою совесть, что же он делает со своей женой, периодически изменяя ей. Дело было в другом. Проблемы совести остались далеко в юности, вообще не представляя темы для размышления. Дулат думал о своем окончательном решении. Жестоко, конечно, но нужно было идти вперед, а не оставаться позади, на старом месте, в старом городе, с женой, которая была не в силах отличить свои галлюцинации от реальности.
Размышления Дулата были прерваны внезапно пикнувшим телефоном. «Осталось 15%, зарядите батарею». «Черт, оставил дома».
- Ребята, есть у кого-нибудь микроюсб? – мягкий бас Дулата разлетелся по офису, построенному в европейском open-space. Никаких перегородок, барьеров, занавесок, одно огромное квадратное помещение на 20 рабочих мест. Однако, осталось всего три человека. Они сидели перед ноутбуками, не обращая внимания на джаз, лишь изредка отвлекаясь, чтобы перекинуться парой словечек.
- Дулат Арыстанович, шеф, снимите мой телефон и поставьте свой, - устало произнес один из трех человек, указывая рукой куда-то влево.
По двум символическим ступенькам главный редактор газеты спустился со своего рабочего места, напоминавшего греческий постамент без статуи, но с массивным деревянным столом и ужасно мягким креслом, и медленно, пританцовывая под звуки саксофона, прошел к кофеварке. На том же столе, рядом с ароматной, мотивирующей и невероятно дорогой эспрессо-машиной, отчасти мотивирующей именно своей дороговизной и ароматом, заряжался телефон Нурика. Длинный и тонкий. «Как молодежь таким разговаривает? Он ведь больше моего лица,» - подумал сорокапятилетний редактор. Сняв эту нелепую штуковину, Дулат поставил свой маленький телефончик на зарядку.
- Коллеги, давайте по чашечке кофе, - предложил Дулат, - Раз уж я оказался возле этого монстра, - он несильно постучал кулаком по кофеварку, отбивая ритм играющей песни. Это была не просьба, и Дулат, и его коллеги это осознавали. Всегда, когда шеф предлагал кофе, это могло значить многое. Уволили троих, понизили в должности еще троих, урезали зарплату половине рабочего состава, и все это – за «чашечкой кофе». Дулат был жесток, но объективен, выполняя приказы вышестоящих, и иногда вступался за своих подопечных перед администрацией мэрии, если их просьбы об увольнении были хоть немного неадекватны. Поэтому основное наслаждение от чашечки кофе испарялось возникающим у каждого работника редакции страхом и, иногда, отчаянием.
Было шесть часов вечера, рабочий день закончился, но шеф и эти трое почему-то остались на работе. Нурик, новенький, парень с нелепым телефоном; Асхат, уже года два обладатель почетной статуэтки «Лучший корреспондент города», один из любимых работничков Дулата Арыстановича; и Анеля, довольно-таки бесполезная в сфере журналистики, но зато обеспечивающая отдел всем нужным (и ненужным). Так, например, однажды именно она предложила шефу установить колонки по всему пространству, сама заказала их, сама закачала джазовые треки, мотивируя выбор тем, что ее знакомые с Астаны всегда работают под джаз, показывая лучшие в Казахстане результаты. В общем, причина, почему Анеля еще не была уволена «за чашечкой кофе», интересовала не только работников редакции, но и саму Анелю.
«Именно сейчас это может случиться,» - подумала последняя, занимая стул, зеленый и европейский, как всё в этом офисе, не напротив шефа, и не возле него, а поодаль, чтобы не оказаться под прицелом. Бояться увольнения – современный аналог инстинкта самосохранения – не давал ей даже смотреть в глаза шефу.
Дулат разлил кофе в четыре чашки, взял свою, поставил на белую тарелочку, прошел к столику и занял свое место, за которым он сидел девятнадцать лет своей жизни. Сюда он пришел молодым выпускником с дипломом, здесь он встретил Динару, в то время еще в ясном уме, красивую помощницу оператора. Дулат не любил официозности, и сидел не во главе длинного, зеленого и европейского столика, задуманного для конференций и мозговых штурмов, но использовавшегося в основном для посиделок в обеденное время, за чаем с тортиком. Работники сидели вокруг, каждый медленно отхлебывая из своей чашки. Все были напряжены. Тяжелый рабочий день. Или банальный страх потери пропитания?
- Что же вы молчите? – мягко спросил босс, окидывая взглядом Асхата, Нурика и Анелю, которые, в свою очередь, смотрели друг на друга, избегая взгляда Дулата. Тот выдавил смешок.
- Расслабьтесь, никого увольнять не буду. Сегодня, по крайней мере, - он снова усмехнулся. Держа своих работников в постоянном напряжении, Дулат постоянно доказывал свою компетенцию и профессиональное руководство. Боялись его, однако, как огня. Молчание продолжалось, музыка в колонках затихла.
- Плейлист кончился, - заметила Анеля. – А вам нравится классика?..
Работники пили кофе, Нурик рассказывал о своем нелепом выборе устройства коммуникации, в одиннадцати колонках по всему периметру офиса играл Рахманинов. Понедельник, самый трудный день работы, подходил к логическому завершению.