Я с детства любила приставать к чужим бабушкам и дедушкам. Успела застать при жизни только свою прабабушку, седую старушку, к которой изредка ездила летом. Вот ее-то образ и сохранился в памяти, она была похожа на всякую добрую бабушку в платочке, у которой совсем не осталось чванливого Я. Казалось, у нее всего две заботы: дети и пирожки. К концу жизни глаза у бабушки обесцветились и стали цвета незабудок. Поэтому и приставала, по большей части к голубоглазым бабушкам, а они со страху начинали охать – делились потом: «Думаем: вроде внуков с собой не брали, как они на улице оказались».
А образ дедушки так и не сформировался. Помню только старого сантехника с маминой работы, часто ходила за ним по пятам, он меня познакомил с нецензурщиной и научил открывать краны. От дурных слов мама меня потом отучила, а вот потопы я часто устраивала. До сих пор ноги на погоду болят – последствия бурного детства.
Вот и сейчас иной раз вглядываюсь в старые лица и думаю – какой он, дедушка? Добрый, мудрый, благородный? Или сварливый, хитрый, и совсем глупый… Настоящей загадкой для меня была поговорка: “Если б молодость знала, если б старость могла”. Ну, поделитесь, пожалуйста, чего мы не знаем.
Редко нахожу ответы в лицах. Только однажды меня вдохновило благородное и мудрое лицо старика – лицо беженца, попросившего воды. С каким достоинством он ее попросил! У старика была королевская осанка и орлиный взгляд. Я была одна дома, подав воды, наблюдала за тем, как он ее неспешно пил. Затем долго глядела вслед его каравану из седых жен и разновозрастных детей. А через некоторое время сочинила стих:
Залаяли собаки в ночь, калитка, с жаром
Доказывая верность дому, проскрипела.
Седая голова - снега Килиманджаро -
Вошла, постукивая тростью по ступеням.
И черный чай в глазах, не стынущий с годами,
Случайно опрокинулся во все, что в доме:
В романы, пианино, коврик самотканый–
Во все места, где я привык таиться, кроме
Души чужой. Должно быть, избегал потемок
Спокойный ровный свет. Мерцая пеной тайн
в молочных блюдцах глаз с оранжевой каемкой,
Старик взглянул – как ветхий, но прямой платан.
В тот миг открылось: все вокруг бегут – от зим, уколов совести,
Кредитов, битого себя, любви, забот,
Лишь он, собрав в мешок сестер и жен, идет.
И тростью тикая по циферблату троп,
Вливаясь в души, растворяет тяжесть, сеет невесомость.
Надеюсь, я ошибаюсь в том, что старики нынче не те. Хочу, чтобы в мире было больше благородства, мудрости и золотой, преисполненной достоинства, зрелости. Ведь именно старость вправе хватать нас за шкирку и оттягивать от всего временного, суетного, и вести нас за собой ко всему вечному, высокому, чистому.