Понять, что любишь небо, несложно. Нужно лишь взглянуть в иллюминатор, пока самолет набирает высоту и пробирается сквозь морозные формы облаков. Пока металлический клюв протыкает атмосферу - просто поверни голову, прищурь глаза, чтобы солнце так сильно не слепило, и насладись цветастым пазлом земляной картины низинных приплюснутостей.
Понять, что жаждешь притворных улыбок, несложно. Нужно лишь приподняться и нажать на кнопку вызова стюардессы, чтобы через пару минут к тебе подскакала длинноногая красавица. Хотя, конечно, они не все красавицы, а некоторые и не все красавцы - тут уж как повезет. Но всех их объединяет улыбочная маска на мордахе, которая, как бы, сообщает о доброжелательности их намерений и призвана увеличить вашу лояльность к авиакомпании. И вот я нажимаю эту кнопочку, она мягко загорается, и через время со мной говорит ангел, сложенный из улыбки со шпильками в волосах. Она спрашивает, чего мне желается, и мое пошлое сознание так и подмывает выплюнуть - тебя - но я лишь произношу "воды", и бортпроводница, не менее ангельски кивая, удаляется. А я гляжу ей вслед через кресла и храпящих мужиков, и думаю, что люблю эти притворства.
Понять, что ненавидишь мелких кричащих детей, несложно. Нужно лишь отправиться в путешествие, по делам, или просто от нечего делать куда глаза глядят (и виза позволит) на самолете, забитом мелкотней. Младенцами, которых мамаши сжимают в цепких крюках из пальцев, завернув в новомодные грудничковые костюмы. Детишек, которых они убаюкивают во время взлета и посадки, трясут туда-сюда, как будто перечницу над самым острым супом. А когда их несколько, то эти дети будто бы действуют по некому тайному плану, понятному лишь им - один начинает кричать, другой, заслышав зов, поддакивает, и вдруг просыпается третий, который только-только успокоился после ора четвертого. Тогда мамаши встают, берут своих детей, и, в надежде, что другие пассажиры не будут сильно потревожены, ходят с малышами по салону. А другие пассажиры потревожены сильно, очень сильно, что даже сквозь рев турбин и беруши, сквозь музыку в наушниках все равно в уши кричат дети.
Понять, что любишь самолетную еду, несложно. Особенно, когда ты голоден, и сидишь в конце раздачи съестной тележки, и пока бортпроводник до тебя докатит, китовое урчание в животе готово заглушить турбинную симфонию. Потом, вдруг, ты понимаешь, что уже вот-вот скоро до тебя доедут, и глотаешь слюну, опускаешь столик со спинки кресла, и продолжаешь сетовать на собственную недальновидность, что не купил жратву в гребаном Дьюти Фри, через который совсем недавно проходил. И вот эта "кухарка" в фартуке, наконец, подъезжает и говорит, что рыба кончилась, и есть лишь курица. А нет, наоборот, рыба осталась, а вот курицы нет. Народ больше любит куриные трупы, чем рыбные. И ты говоришь, что, все равно, хотя сам предпочитаешь курицу. И стюардесса-улыбака протягивает тебе этот набор самолетного голодающего, который, подобно святой амброзии, дарит тебе свет и надежду в этом темном мире урчащих животов.
Понять, что любишь наблюдать за спящими людьми, несложно. А что еще делать, когда стоишь в очереди за облегчением в самолетный тихий час, после того, как народ только-только поел? И все или пошли пипи, или завалились спать, или занялись своими другими делами (в меньшинстве). В приглушенной полутьме, с подсвеченным с двух сторон полом, ты стоишь на кавролане, и, сложив руки на груди, наблюдаешь за лысеньким дедулей, храпящим на надувной подушке, за будущей мамой с животом с половину тебя, за пускающим пузыри мальчиком, разрисовавшего слюной иллюминатор. Впереди тебя человек десять ждут освобождения от жидкостей, а ты глядишь на этих борцов в толстовках, что уткнулись лбами во впереди стоящие кресла. Сзади тебя уже собралась очередь из дамы с сиськами до пупка и ее дочки лет пятнадцати, что, кажется, запала на этих борцов в толстовке. Девочки любят борцов. Чуть позже оказывается, что работает лишь один туалет, а у кого-то случилась паносная радость, и ты думаешь, а не пойти ли тебе обратно... Но так долго стоять, чтобы сдаться на полпути? Нет, уж, ведь можно понаблюдать за спящим народом.
Понять, что ненавидишь кресло посередине, несложно. Нужно лишь быть зажатым с двух сторон большими тучными дяденьками, от которых воняет пОтом, словно они только что двое суток пахали, как шлюхи. А если у них еще и хватит наглости захватить твой подлокотник, и оставить тебя без ручной поддержки? А если они еще и начнут переговариваться через тебя, и откажутся пересесть, чтобы им было удобнее болтать? То тогда вообще... И ты все слушаешь про эту их чертову командировку, про теть Наташу и про то, как те говнори продули во втором тайме. Про диету при геморрое и про пупковые папилломы жён. Про урезание зарплаты и про обрезание пениса. А потом они снимают ботинки, оба, и от их потных стоп несет похлещи подмышечной свалки. Несложно понять, что ненавидишь кресло посередине.
Понять, что обожаешь бортовые журналы, несложно. Главное - забыть свою книгу и/или забыть зарядить телефон, или посадить девайс в ожидании рейса. А еще можно забыть своего путевого друга и лететь одному - что бы там не случилось, путевой журнал всегда к вашим услугам (к вашим и еще сотне других людей, которая лапала его до этого). Ты погружаешься в мир безграничной радости и цвета, путешествующих по всему миру писак и фотографов, которые понакалякали в глянцевых страницах всякое разное о том, где лучше поесть в Париже, или что посмотреть в Брно, а может о том, какой отель выбрать, будучи с Москве? Этот мир лучезарных путешественников становится особенно краше, если ты еле как накопил денег на нынешний рейс, в котором ты листаешь бортовые журналы.
Понять, что ненавидишь летать, несложно, как и понять, что любишь летать. Это процесс радости взмывания над облаками, перемежающейся с ненавистью и болью затекшей задницы, потом вновь переходящей в нежность и трепет первых слов с незнакомцем, а потом в отвращение, когда он пукает и храпит во мне, а потом снова в счастье о скором приземлении и виде родных/новых огней.
Можно много чего понять, пока летишь в самолете - но главное, это все же летать. И иметь такую возможность.
Понять, что любишь писать, несложно. Надо лишь улететь на пару дней за тысячу миль подальше от своего "любимого" ноутбука, и быть занятым настолько, что даже не можешь чиркануть словечко в скомканой салфетке. Тогда, по прилету, вдруг понимаешь, что тебе этого очень уж не хватало - хотя прошла всего-то пара дней.