С тех пор, как я сел в самолёт и пересёк немыслимое количество государственных границ по пути к цели, я потерял ощущение пространства. Стоит тебе разом перемахнуть полмира, как начинает казаться, что эта зловещая бесконечность километров, в другом конце которой таится твоё прошлое, — это всего лишь жалкая провинциальная улочка длиной эдак в метров сто, а всё, что ты отныне не можешь разглядеть, просто притаилось за поворотом. Человек всё-таки слишком мал, и поэтому приходится адаптировать все расстояния на свой муравьиный лад.
Это было естественной защитой перед сложившейся ситуацией. Переезжая в другую страну — бесконечно далёкую от тех мест, где ты некогда обитал и кормился, — лишаешься прошлого. Ты его помнишь, конечно, но память становится слишком бесплотной. Ты будто выдумал всё, что было, а может, оно приснилось прошлой ночью, и вот ты стоишь на перекрёстке, каких огромное количество в этом мегаполисе, — тридцатилетний новорождённый.
Память в отрыве от мест и предметов похожа на давнюю легенду о драконах, передаваемую из уст в уста. С той лишь, наверное, разницей, что твои драконы тебе изредка звонят и пишут бессодержательные электронные письма.
— Здравствуйте, дамы и господа, позвольте вам представить нашего нового сотрудника! Он прибыл к нам совсем недавно из другой страны и будет вести свою колонку в нашем издании!
Я услышал аплодисменты. Доброжелательные лица мужчин и женщин разного возраста смотрели на меня. Кто-то переглядывался между собой, и создавалось ощущение, что другая страна, название которой мой новый начальник отчего-то не удосужился произнести, была для них немыслима. Неужели я не одинок в этом ощущении пространства, как одной улицы? Впрочем, коренным жителям больших городов оно, наверное, казалось десятком-другим похожих друг на друга кварталов.
Первое утро в новой жизни выдалось на редкость странным. Я встал раньше, чтобы понять, как мне жить в районе, где находилась моя новая квартира, предоставленная редакцией на время. В течение месяца как минимум мне придётся здесь жить, потом выберу что-нибудь более подходящее для себя.
— Здравствуйте, у вас можно купить сигареты?
— Qué?
— Сигареты!
Продавец замахал руками, делая вид, что понял меня, и скрылся где-то за витринами.
Закурив, я почувствовал, что с сигаретным дымом внутри мне как-то привычнее, будто что-то вернулось бумерангом из позавчерашнего дня.
Мои коллеги начинали работать непривычно быстро. Изредка кто-то из состава редакции шутливо перекидывался парой слов, а в целом была тишина. Я сидел в дальнем углу от входной двери в офис и поэтому, немного вытянув шею, мог видеть, что происходит вокруг.
Позже я узнал, что в редакции есть традиция незаметно фотографировать новичка и потом вешать распечатанный снимок на доску шефу. Там таких набралось уже достаточно. Моя выглядела особенно интересно: вытянутая шея, глаза навыкате, смотрю куда-то влево. Я потом вспоминал, что пытался увидеть, однако на ум так ничего и не пришло.
Выходя с работы, я ощутил какой-то доселе невиданный страх. Я чувствовал, как он, зародившись в горле, медленно спускался по всему телу, сея дрожь в конечностях. Ужасно хотелось вновь ощутить себя большим человеком, и чтобы мир тоже был большим, но я всё равно мог бы ощупать его края кончиками пальцев.
По дороге домой мне стало легче. Стоя в пробке, я осмотрелся и увидел, что людей вокруг непривычно много. Их и раньше-то было немало, но тот поток разномастной плоти, который мне придётся видеть ежедневно, как-то по-своему очаровывал и успокаивал. Я отчётливо понял, что одиночества в этих глупых и сомнительных чувствах мне не видать, и что среди этой антропоморфной кутерьмы обязательно найдётся кто-то, кто будет похож на меня. Как ни крути, а количество людских разновидностей не сильно больше количества собачьих пород.
— Что вы читаете, мистер?
— Что?
— Что вы читаете?
Глядя на человека, трудно разобрать, какие слабости скрываются за этим, порой, безупречным фасадом. Она улыбалась, я внимательно смотрел. Говорит, скучает по родной Англии, тоже приехала сюда, судя по всему, ненамного раньше меня.
Чем ближе к человеку, тем он грустнее, тем он всё больше теряет красоту, но не привлекательность. Интересно, какая грудь у тебя больше, Карен, а какая меньше? Может быть, над копчиком растёт золотистый пушок. Шрам где-нибудь есть обязательно, тоже родилась с ним здесь, как и я со своей памятью.
С трудом вспоминаю разговоры, разве что непривычные английские отзвуки ее речи. Когда приезжаешь оттуда, где все нудят на одном и том же — пусть и великом — наречии, то невольно начинаешь слышать вавилонский гомон вокруг. Мой начальник, Джозеф, славный малый, разговаривал как типичный янки. Сосед голосил с испанским эхом — я представлял, что некоторые непривычные звуки его латиноамериканского косноязычия пахнут мате. Карен будто сбежала из палаты мер и весов английского языка. Я вопреки происхождению оступался в своей речи совсем по-ирландски.
Спустя месяц моей новой жизни в нашем отделе умер человек — редактор Сэм Киплинг. Гордился своей фамилией. Кончился он прозаически — сердечный приступ в застрявшем лифте. Человек, оказавшийся с ним в этом типичном для цивилизации заточении, понял всё без слов и кинулся на помощь. Потом его даже позвали на похороны, он сидел рядом со мной, очень искренне переживал, даже немного винил себя в том, что отдал Сэма на съедение червям. Так и говорил.
— А как же бог? Вечная жизнь там?
— Я не идиот, мистер.
Моего первого покойника в этом мире мы отпраздновали вечером вместе с Карен. Теперь ты породнился с американской землёй, тебе есть, к кому прийти на могилу. На моей родине было пару могил, на которые я мог бы бессовестно помочиться.
Левая грудь Карен оказалась больше, как я и предполагал. На голени с той же стороны был внушительный шрам, кажется, от открытого перелома. Я в первый же день увидел, как она неровно ступает на эту ногу. О первом дожде, который я увидел здесь, возвестила боль в отмеченном шрамом месте. Кажется, она делала вагинопластику.
После того как одна из моих статей вызвала бурю негодования среди религиозных фундаменталистов, я смог переехать в другую квартиру. Сначала я пытался убедить Джозефа, что они меня неправильно поняли. Это было правдой. Шеф сказал, чтоб я забрал свой гонорар и помалкивал.
Когда зарядили дожди, я простудился и неделю работал из дома. Карен приезжала иногда по вечерам и лечила меня. Народные средства, независимо от того, чьи они по происхождению, противны на вкус. Стоило ей выйти за порог, как я выливал все отвары в унитаз и просил курьера привезти мне таблетки.
Пару раз за время больничного мне звонил наш штатный маркетолог. После моего неумышленного успеха в редакции возникла идея продвигать меня в социальных сетях, и мы консультировались с ним на эту тему. Он мне предложил ежедневно писать в «Твиттер» и «Фейсбук». Говорит, есть аудитория, которая мгновенно станет следить за ходом моих мыслей. Пусть не понимают, лишь бы следовали за тобой, говорит.
Ко всем прочим бедам добавилась бессонница. Она меня мучила уже не первую неделю. Я, как дурак, продолжал пытаться уснуть вместо того, чтоб немного поработать или принять снотворных. Так и проходит это время: ты лежишь и даже ни о чём, кроме сна, подумать не можешь.
Ходил на консультации к психологу. Что меня беспокоит? Понятия не имею. Если бы у вас были сны, то было бы проще. Если бы у меня были сны, я б здесь и не появился. Нет ничего сложнее, чем наладить диалог с самим собой. Поди пойми, что говорит тебе твоё же тело. Возможно, вам стоит что-то изменить в жизни. Я и так слишком многое изменил. На сегодня наше время подошло к концу, жду вас на следующей неделе, а пока держите рецепт на снотворное.
Сразу после больничного я решил взять небольшой отпуск. Пообещал Джозефу, что буду исправно писать в социальных сетях. Мы с Карен собрали вещи и уехали за город. Она за рулём, я на заднем сидении — ехать нужно несколько часов, а ты не спал почти неделю.
Я стою на перекрёстке, город пуст, вокруг никого. Все окна завешаны, за ними и не различишь ничего. Очень солнечный день. Поднимаю глаза, щурюсь, а в небе под палящим солнцем беззвучно летит огромная чёрная птичья стая. Куда они? Вероятно, домой. Так дружно и без единого крика, идеальное взаимопонимание. Иду вслед за ними, впереди меня на асфальте огромное пятно — тень, немного запаздывая, движется за птицами. Скоро скроются от меня, остановился, смотрю вслед.
Проснулся, когда мы уже подъезжали к отелю. Вот бы обрадовался мой психоаналитик.
— Выходи, мы приехали.
— Куда?
Не помню тот уикенд, о чём мы говорили всё это время? Помню, что спал, трахался с Карен, жарил барбекю по рецепту её отца. В последнее время её тоска по старой Англии стала живее, ходит в какую-то маленькую англиканскую церковь. Она уже несколько раз до поездки мне намекала на то, что было бы неплохо слетать туда, звонят родные, приглашают. Я же специально сменил номер телефона, не подкопаешься.
Когда мы вернулись обратно в город, я всё-таки позвонил своим. Рассказал, что плохо сплю. Знакомый женский голос, упрекает меня в том, что я давно не звонил и вообще стал говорить как-то иначе. Вероятно, появился акцент. В тот же день я спал как убитый.
Что-то менять в жизни? Неужели необходимо сделать реверс? Бросить всё, вернуться назад. Видать, я тоже скучаю по дому. Тем сильнее, чем больше забываю, какого цвета у него стены. И ещё сон этот приснился в дороге.
Купил билет на сайте авиакомпании. Написал пространное письмо для Карен, потом сжег его. Перейди улицу, поверни за угол. Там ждёт тебя дом, ты можешь там спать и не бояться, что забудешь всё то, что сначала сделало тебя человеком, а потом и отобрало желание им быть.
Карен пришла ночью. Кажется, это наш последний шанс. Как бы уйти утром и не разбудить её. Я всё равно не буду спать всю ночь, уеду в это время, несколько часов буду ждать рейс в аэропорту.
После того как она уснула, у меня безумно разболелась голова. В темноте искал таблетки, запил их зачем-то алкоголем. Пошел в комнату, чтобы напоследок поглядеть на то, как она спит, сел на кровать. В кладовой ждут собранные чемоданы. Она только чудом не заметила, что вещей в шкафах мало. Устроила бы скандал, а так этого не хочется. И так вдруг среди ночи голова кругом пошла и некстати хочется спать. Прилягу на чуть-чуть, посмотрю ей в лицо. Не знаю, что испытываю к ней, но всё равно буду скучать. Пока, Карен.
Я проснулся ближе к полудню от телевизора, включенного на всю громкость. Карен рядом не было. К этому времени она уже была слишком далеко.