Она все думала о том, что этот слезливый англичанишка выл в своих песнях. Что-то там про исцели меня, вбери мою боль и печаль, как пустая бутыль вбирает дождь. Да уж. До невозможности глупая песня, но заедала в голове похлеще деревенских шлягеров. Каверкала сознание и доставала из потаенных уголков зарытые кости с надписью "любовь". Бяк.
Забери мое прошлое, прими мои грехи, будто пустой парус принимает ветер.
Она (да впрочем у нее имелось имя, для простоты назовем ее Элизабет) стояла у парапета, курила закат и наблюдала за... ни за чем она не наблюдала. На деле она лишь яростно размышляла о том, о сем, пока пальцы и рот были заняты сигаретой. Элизабет так давно не курила, что это действие заполнило всю ее, и ничто другое не заботило мысли, кроме как приславутая песня Тома Оделла. Так давно не курила, что аж целых три дня назад.
Лиззи украла пачку сигарет у отца - тот дымил как теплоэлектростанция, если не больше, и в день кончал несколько десятков никотиновых палочек. В шкафу его прикроватной тумбы они валялись нестройным сумбуром. Пролизнуть туда, пока никто не видит, не составляло труда. Хотя, иногда Элизабет думалось, что ее не заметят там, даже если она измажется в дерьме и будет громко орать, прыгая на родительской кровати.
Ей казалось, что этот мир ее вообще не замечает, а самые близкие люди являлись и самыми далекими. Часто внутри, рядом с поджелудочной, где-то у отрогов желудка, мелькала острая боль, что родители ей вовсе не родители - и воспитывают ее постольку поскольку. Дают ей, что необходимо, не больше и не меньше норм, и на этом все.
Исцели меня, исцели, и скажи, что что-то еще останется...
Элизабет курила уже несколько месяцев - это Диджи Помкинс научил ее. Пускай ей всего то и было тринадцать. Тогда, за школьным двором, несколько месяцев назад. Он поманил ее после английского, и спросил, хочет ли она научиться быть крутой. На что та безоговорочно ответила, конечно же, да. Тогда Диджи отвел ее за школьный двор, за большие ивовые стволы, и там прикурил для нее сигарету. Лиззи вначале не поняла, что это - но потом вспомнила, что нечто подобное видела у отца, и решила, может и вправду - эта дымящая палка придает крутости. Она сделал вдох, затянулась, как показал Помкинс, и хорошенько так прокашлялась.
"Так ты выкашливаешь себя старую, обновляя разум", - объяснил Диджи, а Лиззи подумала, что за бред он несет и откуда он это вычитал. На первой затяжке она не остановилась - горло жутко ссадило, но в голове все закружилось. И это кружение ей очень понравилось. Так она подсела на сигареты, как и подсела на Диджи Помкинса, который снабжал ее никотином каждый день после уроков. Так начался их роман, любовь, как считала Лиззи. И эта любовь закончилась ровно через четырнадцать дней. Это случилось так сразу, как только у Диджи кончились сигареты, и он сказал, что больше не может быть ее снабженцем - тут Элизабет решила, что на самом деле не любит Помкинса и бросила его там же у широкостволых ив, где только и проходили их свидания. Это была ее первая любовь (по собственным убеждениям), и Лиззи надеялась, что более любовей не последует. Ну, разумеется, как и всякий человек, а теперь она была и очень крутой человек, раз курила сигареты, Элизабет ошиблась.
Возьми меня за руку, возьми мое сердце, как океан вбирает в себя песок.
Эта глупая песня не выходила из ее ушей, пока она курила у парапета, забравшись на крышу пятиэтажки, в которой они жили. Лиззи вспомнила Маркуса. Это была ее вторая любовь. Еще больше первой, намного больше. Она случилась прям через восемь дней после Диджи. Тогда Элизабет вроде как еще думала, что переживает про "свои первые отношения", как она говорила сигаретным палочкам, которые повадилась красть у отца. Но, видно, не сильно переживала, когда увидела Маркуса. Он тоже курил за школьным двором, но только у баков с мусором, в другой стороне. И снова сигареты сблизили Элизабет с мальчиком. Он была на два года старше - но мозгами отставал в развитии может года на три от Лиззи. Однако ее это не очень волновало - у него были сигареты, и можно было покончить с воровством, а еще он был очень красив... А кого волнует ум, когда есть прелестное личико. Так? Так. И Элизабет влюбилась. Как сама тогда думала.
Они были крутые. Они курили. Они были вместе. Они курили больше, каждый день, все больше и больше. Странно, думала Лиззи, что родители совсем не чувствуют запаха сигарет - а от нее разило за несколько метров. Но, пожалуй они были слишком отданы сами себе, считая, что раз кормят и одевают дочь - то выполняют свой родительский долг, и на этом все. Маркус же, оказался тем еще похабником. Он возжелал овладеть Элизабет на второй неделе их любви. Просто после школы, у тех же мусорных баков, он залез ей под юбку и потрогал между ног. Лиззи ничего не поняла, но решила, что трогать это место, вроде как не положено, и ударила Маркуса кулаком в лицо. Кулак потом болел. От этого они расстались. И Лиззи снова пришлось воровать сигареты у отца. Как он и этого не замечает?- вопрошала девочка, продолжая курить у парапета по вечерам.
Исцели меня, исцели, и скажи, что что-то еще останется...
Ах эта любовь...Элизабет пыталась не думать о ней, но внутри, как говорят, на сердце, щемило. Английский соплеплюй Том Оделл - козел, решила Лиззи. Он поет о том, о чем она совсем не хотела думать, но теперь никак не выкинет это из головы. К тому же, вроде бы за школьным двором появились новые курильщики... И, кажется, один из них положил на нее глаз, как рассуждала Элизабет, которой было 13 лет, и которая курила закат на крыше своей пятиэтажки, в которой она жила с безразличными родителями.