В столичных старовысотках жил молодой человек по имени Полпути. Возрастом он скоро должен был догнать двадцати четырехлеток. При этом он уже догнал всех женатых и имеющих детей. А еще фотографов и предпринимателей, которые владеют магазинчиком по ту сторону столичной реки.
Однако при всем при этом, Полпути никак не мог догнать обладателей шикарной бороды. Кому это надо, спросишь ты. Ему это надо, отвечу я.
На неком году жизни Полпути обзавелся не только фотоаппаратом, чтобы снимать обычных снобов, но и двумя усиками под широкими ноздрями, чтобы те глядели в темноту дыхания. А еще через время парень отрастил себе щетинистую лужайку под ротовым двустором, которая начала расти и расти, чтобы превратиться в хорошую такую бороду. Так задумывал Полпути.
Но, как часто бывает в жизни, случается совсем не так, как задумывается. И хорошая борода не вышла. А вышла лишь "так себе". Ты мог бы сказать Полпути, чтобы он сбрил тогда свою хлипкую волоснявость, свисающую подо ртом. А я бы тебе возразил, что нет, не станет молодой столичный предприниматель этого делать - потому что никто не станет срезать говорящую бороду. Она ведь, говорящая.
Итак, оказалось, однажды, что борода у Полпути пусть и была не ахти, зато, в отличие от других бород, она умела разговаривать. Причем делала это только со своим хозяином, и ни с кем другим, сколько бы Полпути не уговаривал ее хотя бы пискнуть в присутствии друзей или знакомых.
Вначале, конечно, парень был очень удивлен своей необычной находке, а потом так свыкся, что не делал ничего значительного в жизни без совета с бородой.
Если вернуться к истокам, то она проснулась нежданно и сама даже не знала, как научилась балякать. Просто, говорит, однажды осознала себя и поняла, что способна выдавливать слова. И что, даже, мысли, кажется, витают где-то меж ее волос.
Не всегда бороду можно было понять - бывали дни, в которые она порола откровенную чушь. Такую чушь, что даже пьяный енот казался в такие моменты логичным и здравомыслящим существом.
Полпути задумывался, а если бы его борода была шикарной и рослой, распушистой, могла бы она тогда с ним говорить. В шести из семи случаях сама борода отвечала на этот риторический вопрос "НЕТ". В одном из семи она говорила, что Полпути идиот, и что он скорее болен головой, раз о таком думает.
Борода считала себя нормой, и полагала, что наоборот, неговорящие бороды - есть отклонение и чушь. Полпути однажды решил поспрашивать бородатых мужчин, имеют ли те похожую способность общения с лицевыми волосами. Конечно, как ты мог уже догадаться, никто не признался в подобных магиях, и все лишь недоуменно косились на Полпути, готовые выкрутить себе мозги пальцем у виска.
Жена не верила россказням мужа и особо не слушала его байки про болтающую волосатость. Ребенок же, напротив, с радостью выслушивал истории о словесных баталиях отца и его бороды. Та, в свою очередь, превратилась в некого героя семейных сказок, которые теперь еженочно предвещали сон юного отпрыска Полпути.
- Когда я выласту, я тоже хачу болоду, как у тебя. - Заявлял малыш перед тем как отдаться ночным феям.
- Дай Бог, если ты вообще вырастешь. - отвечала позже Борода, когда сынишка уже спал.
- Эй, не говори так. Куда он денется. Конечно вырастет.
- Не знаю, не знаю. Его папаша болтает с бородой, и при этом все, кто об этом хоть капельку знают, считают тебя придурком. Куда он денется с таким то отцом. Да ладно, стой... я же шучу.
Борода сдала назад, когда Полпути принялся выщипывать волоски с подбородка.
На самом деле у них был договор, который случился после ссоры номер тридцать семь. Тогда Полпути так вспылил, что схватился за ножницы и готов был отрезать свою бороду. Однако смертей не случилось, все образумились и ножницы не понадобились. И решили они с тех пор, что бы ни случилось, бород не сбривать, не срезать и вообще не заниматься цирюльничьими делами ротовой области.
Это очень раздражало жену, которая вначале крайне возбуждалась от волосатости Полпути, а потом, когда волос стало слишком много, просила мужа сбриться или, хотя бы, подстричь свой подбородковый сад.
- Нет. Мы не будем меня брить! Я же не предлагаю твоей жене отрезать свои ноги! Если так хочет, пусть отрежет себе руки, и тогда я дозволю тебе побриться...
- Ты что, идешь на поводу у своей бороды?! - взвилась жена, когда Полпути отказал в просьбе сбрить волосы. - Тебе хлипкая бороденка важнее меня?
Баталия продолжалась несколько дней, превратившись в бойкот антипоцелуев, антиобниманий и само собой антисекса. Жена была настроена решительно, не желая наблюдать на лице любимого хилых бород.
- Она уйдет из дома, если я тебя не сбрею...
- Пусть уходит, мы без нее справимся. Она нам не нужна!
- Но она нужна мне....
На этом борода прервала свой рассказ, хлебнула кофе и серьезно посмотрела на меня.
- Куда вам это, еще раз, надо?
- В журнал... - повторил я условия нашего интервью.
- Знаете, я передумываю что-либо рассказывать. Я не хочу нарушать таинство личной жизни своего хозяина Полпути.
- Но как я понял, он сбрил вас несколько месяцев назад. Так что, вы уже больше с ним не вместе.
- Это не имеет значение. Сбрил он меня или нет, расту я под его ртом или нет - я все равно его борода. Борода Полпути.
- Вы уже начали рассказ, и достаточно много сказали. Будет резоннее просто закончить и все, мы распрощаемся на этом.
- Я отказываюсь, слышите, отказываюсь от своих слов. - Борода наклонилась к моему диктофону. - И если я обнаружу эту запись где-либо в напечатанном или аудио виде, я подам на вас в суд.
Тут борода достала из волосатого кармана свой диктофон.
- Ибо у меня есть неопровержимые доказательства. Я засужу вашу хлипкую журнальную конторку к чертям матершиным!
- Странная вы. Сначала согласились, потом отказались, выложив почти все.
Но борода уже не слышала меня. Она встала со стула и направилась к выходу. Мой материал про говорящую бороду господина Полпути сорвался. Дерьмо. Я был крайне раздосадован.